В последние часы свои он получил письмо от Владимира Ильича Ленина. Ленин прочел книгу Тимирязева «Наука и демократия», присланную ученым, и писал:
«27 апреля 1920 г. Москва.
Дорогой Климентий Аркадьевич!
Большое спасибо Вам за Вашу книгу и добрые слова. Я был прямо в восторге, читая Ваши замечания против буржуазии и за Советскую власть. Крепко, крепко жму Вашу руку и от всей души желаю Вам здоровья, здоровья и здоровья!
У постели умирающего ученого находился врач-коммунист Б. С. Вейсброд. Тимирязев сказал ему:
— Я всегда старался служить человечеству и рад, что в эти серьезные для меня минуты вижу вас, представителя той партии, которая действительно служит человечеству. Большевики, проводящие ленинизм. — я верю и убежден, — работают для счастья народа и приведут его к счастью. Я всегда был ваш и с вами. Передайте Владимиру Ильичу мое восхищение его гениальным разрешением мировых вопросов в теории и на деле. Я считаю за счастье быть его современником и свидетелем его славной деятельности. Я преклоняюсь перед ним и хочу, чтобы об этом все знали. Передайте всем товарищам мой искренний привет и пожелание дальнейшей работы для счастья человечества.
Эти слова мы читаем сейчас на памятнике в Сельскохозяйственной академии, носящей славное имя Тимирязева.
Его сердце перестало биться в полночь с 27 на 28 апреля 1920 года.
Перед Великой Отечественной войной было издано по решению правительства Советского Союза собрание сочинений Тимирязева. Последние томы выходили тогда, когда на Западе уже запылал военный пожар, зажженный разбойничьим гитлеровским империализмом.
И мы тогда по-новому перечитали страницы, написанные Тимирязевым во время войны 1914–1918 годов. Он разоблачал чудовищную пропаганду расовой ненависти. Какие гневные слова он находил, чтобы бичевать «тех, чья специальность — спускать с цепи демона войны»! Ложь, «ложь во всех видах» — вот ядовитое оружие поджигателей войны. Обрекая на муку, на смерть миллионы, они и свой собственный народ «с завязанными глазами» толкают в пропасть.
В июне 1917 года, в том самом июне, когда большевики повели за собой в Петрограде четырехсоттысячную демонстрацию народных масс и красные знамена вселили страх в сердца министров правительства Керенского, 74-летний ученый печатает статью «Красное знамя».
Он обращается в ней к измученным народам половины Европы, стонавшим под гогенцоллерновским сапогом, он обращается и к другим, тоже измученным, постоянно продаваемым, постоянно предаваемым, жестоко и бесстыдно эксплоатируемым и обманываемым народам в странах лживой, так называемой «западной демократии». «Воспряньте, народы, — призывает Тимирязев, — и подсчитайте своих утеснителей, а подсчитав — вырвите из рук нагло отнятые у вас священнейшие права ваши: право на жизнь, на труд, на свет и прежде всего на свободу, и тогда водворится на земле истина и разум, производительный труд и честный обмен их плодами».
Вот кем был Тимирязев. И вот почему мы говорим, что для нас он — не прошлое, не вчерашний день, а наш современник.
Голос Тимирязева звучно и ясно доносится до нас.
В очень многих своих научных воззрениях Тимирязев опередил свое время. В книгах его есть страницы, смысл которых полностью раскрылся только сегодняшней науке. А есть и такие страницы, которые, несомненно, укажут путь и науке завтрашнего дня.
Тимирязев и сейчас — участник строительства нашего естествознания. В спорах и дискуссиях, возникающих в нашей биологической и сельскохозяйственной науке, спорящим сторонам то и дело приходится убеждаться, что Тимирязев уже обдумывал многие вопросы, казалось бы, вставшие только что впервые.
«Всем исследователям, которые обращаются ко мне, — говорит академик Т. Д. Лысенко, — рекомендую читать в первую очередь побольше и повнимательней Дарвина, Мичурина, Тимирязева. Я сам чрезвычайно часто перечитываю из них те или иные места при всякой заминке, при всякой трудности».
Дарвин, Тимирязев, Мичурин! Эти имена в нашем сознании не случайно звучат рядом.
Живы непосредственные ученики и сотрудники Тимирязева. И кто сосчитает учеников его учеников — академиков, профессоров, селекционеров, агрономов, колхозников-опытников? Великий ученый живет в работах советских биологов, ботаников, физиологов растений, в самой передовой в мире советской сельскохозяйственной науке, создающей новых животных и новые растения, науке, которая древнюю власть земли заменила в нашем Советском государстве властью над землей. Он положил ей начало. Ведь его называли «патриархом русской агрономии».
Вот почему неразрывна связь между нашим сегодняшним днем, нашей наукой и Климентом Аркадьевичем Тимирязевым.
А в том, другом «стане», с которым боролся, который клеймил Тимирязев… Он говорил о возможности новых процессов ведьм — мы стали свидетелями «обезьяньих процессов», уголовного суда над эволюционным учением в Америке. В страшных судилищах гитлеровской Германии экспертами, инквизиторами выступали ученые — специалисты по «арийской чистоте». Чудовищный бред расизма раздувал огонь в адских печах Треблинки и Майданека.
Мы стали свидетелями, как потом, после разгрома немецкого нацизма, этот чудовищный бред перекочевал за океан и нашел приверженцев среди фашиствующих поджигателей новой войны, стремящихся навязать миру «новый американский порядок».
И мы увидели еще, как «исты» и «логи» привели к измельчанию биологии в «ведущих» странах «англо-саксонской демократии», на деле осуществляя мысль: «наш век — не век великих задач».
И как из рассуждений о неприкосновенности «зачатков» извлекаются ненависть к человеческому творчеству и отвратительные теории племенного человеководства…
КАЛИФОРНИЙСКИЙ КУДЕСНИК
Если немного познакомишься с учеными, замечаешь, что они наименее любопытные из людей. Находясь несколько лет назад в одном большом европейском городе, который я не назову, я посетил музей естественной истории в обществе одного из хранителей, который с чрезвычайной любезностью описывал мне окаменелости. Он сообщил мне об очень многом, вплоть до плиоценовых слоев. Но когда мы оказались перед первыми следами человека, он отвернулся и ответил на мои вопросы, что это вовсе не его витрина. Я понял мою нескромность. Никогда не надо спрашивать ученого о мировых тайнах, не находящихся в его витринах. Это его вовсе не интересует.
В то самое время, когда Лотси и Бэтсон воспевали всесовершенство туфельки и доказывали невозможность пересоздания живых существ, весь мир был полон славой человека, в руках которого природа была, казалось, как мягкий воск.
Кто был этот человек? Он не имел научных степеней, нетвердо разбирался в генетических формулах и вовсе не верил в вещество наследственности, бессмертное и неприкосновенное. Вот почему Лотси и Бэтсон не только не признавали в этом человеке достойного себя противника, но и совсем не замечали его существования. Но зато Климент Аркадьевич Тимирязев считал его работы крупнейшим событием в биологии и куда больше интересовался ими, чем всеми хитроумными рассуждениями о зачатках вьющегося хвоста у инфузорий.
Человек этот был Лютер Бербанк. В его саду в Калифорнии цвели черлые розы, синий мак, маргаритки с блюдечко величиной, кактусы росли без шипов, как гигантская капуста, к столу подавали «солнечные ягоды», каких не видел до того ни один садовник, и душистые сладкие плоды, созревшие на паслене и бузине.
Бербанка называли «калифорнийским кудесником». Он и сам ничего не имел против легкой дымки таинственности вокруг себя. Сын фермера из Массачузетса, потолкавшийся немало по разным штатам Америки, он обладал как раз той цепкостью, какая нужна, чтобы тебя не сбили с ног и не растоптали в волчьей «войне всех против всех».
Разбогатев, он учредил «фирму». Фирме полагается иметь секреты, а товар ее должен быть вне конкуренции. В строгой тайне, словно за плотной завесой, рождалась каждая новинка Бербанка. И лишь немногие посетители получали доступ в волшебный сад в Санта-Розе.